— Ваша научная группа занимается исследованием памятников на территории Суздаля достаточно давно. Расскажите о наиболее интересных открытиях последних лет.
— Суздаль, а точнее Суздальское Ополье, — это ядро Северо-Восточной Руси. Одно из тех мест, где в Средневековье формировались русская идентичность, культурные традиции, властные отношения. Исследования здесь начались еще в середине XIX века, когда Алексей Уваров, будущий создатель московской археологической школы, провел первые широкие раскопки курганов. С тех пор интерес к Суздальскому Ополью то затухал, то вспыхивал с новой силой, но археологический потенциал этого региона в полной мере раскрылся только с нашими работами. За 20 лет разведок удалось открыть более 400 селищ — средневековых поселений. Это лишь малая часть некогда существовавшей здесь сети расселения — всего лишь 30–40 %. И сейчас мы понимаем, что изучение Суздаля будет продолжаться еще очень долго. Круг интересующих нас вопросов исключительно широк — от палеоландшафтов до средневекового художественного ремесла и социальной интерпретации археологических памятников. В рамках гранта РНФ решается один из них — поиски ныне «невидимых» могильников X–XI веков. Во времена Уварова курганные насыпи, отмечавшие места погребений, были хорошо видны в ландшафте. Но после проведенных им раскопок и полутора столетий распашки следов от них почти не осталось. Наш проект ориентирован на то, чтобы подобрать методики, которые могут быть использованы для поиска подобных памятников, и обнаружить сами могильники.
Выяснилось, что раскопки XIX века многие погребения не затронули. За три года мы нашли и частично исследовали три могильника, используя традиционные археологические методы, ГИС-методы и геофизику. Многим мы обязаны владимирскому землемеру Василию Аляеву: в 1851 году он составил точные планы могильников, которые можно перевести в современную систему координат. Электротомографическая съемка выявляет «аномалии» — контуры округлых площадок, на которых некогда стояли курганы. Сейчас они представляют собой абсолютно ровные, плоские площадки. Это позволяет проводить раскопки не вслепую, а уже прицельно.
Источники: Николай Макаров / ИА РАН
Благодаря такому подходу в этом году мы обнаружили погребение мужчины, в котором также находилось оружие, торговый инвентарь (складные весы) и всадническое снаряжение— стремена и удила. Эти предметы встречаются в древнерусских могильниках исключительно редко. До середины X века элита практиковала очень скромный погребальный обряд и класть покойному много вещей в могилу было не принято. А христианский обряд погребения, получивший распространение с XI века, вообще не предполагал помещение в могилу каких-либо вещей. Поэтому период существования языческих погребений с предметами воинского быта, конским снаряжением и престижными украшениями очень короток. В историческом смысле это важная находка. В результате новых раскопок погребения воинской элиты или боевое оружие удалось найти в трех могильниках в окрестностях Суздаля. Это следы новой политической организации, формировавшейся в Суздальском Ополье в конце X — начале XI века, из которой, в общем-то, выросла Северо-Восточная Русь и ее наследница — Русь Московская.
— Зачем исследователи в принципе изучают могильники?
— Погребальный обряд отражает разные стороны жизни общества. Могильники способны многое рассказать о повседневной жизни, демографической структуре, социальной организации и материальных возможностях древних обществ. Кроме того, и сами кости являются носителями бесценной информации о людях прошлого. Здесь речь идет не только о генетической информации, но и о физическом строении, биологическом состоянии, болезнях и образе жизни — это можно узнать, используя классические методы антропологии, не обращаясь к ДНК.
Так, благодаря изотопному анализу костного материала было установлено, что в суздальских могильниках большинство — это люди, которые провели всю свою жизнь в Волго-Окском междуречье, но также там встречаются и «чужаки», выходцы с Севера. Это могли быть скандинавы, уроженцы Балтийского региона или жители Новгорода — пока мы точно не можем сказать, кто именно. Северное происхождение части средневековых «суздальцев» хорошо согласуется с характером некоторых находок X-XI веков.
Источники: Николай Макаров / ИА РАН
Другой важный, но более привычный результат — это понимание идеологии, верований, смены религиозных воззрений. Те же суздальские могильники в последние годы открыли очень интересные явления. Так, в центре Северо-Восточной Руси в начале XI века произошел переход от рассеянных кремаций к курганным и бескурганным ингумациям*. До XI века господствовал языческий обряд, во время которого умершие сжигались, а их останки часто рассеивались на площадках могильников, как бы растворяя человека в ландшафте. Позже несожженные тела начали хоронить в грунтовых могилах, иногда обозначая место захоронения земляной насыпью.
Это свидетельствует о том, что христианство на окраинах Руси очень быстро заняло сильные позиции и трансформировало культуру, что не вполне сочетается с нашими привычными представлениями о Северо-Восточной Руси как об архаичной части русского мира, погруженной в язычество.
— Сегодня многие говорят о том, что для науки междисциплинарность — не просто важна, а необходима. Можно ли то же сказать об археологических исследованиях? Есть ли у Вас сейчас мультидисциплинарные проекты с другими институтами?
— Междисциплинарность не должна навязываться и не должна быть самоцелью. Она является органическим состоянием современной науки. Археология приобщилась к междисциплинарным исследованиям раньше, чем многие другие гуманитарные науки. Лаборатория естественнонаучных исследований, где сегодня изучаются палеоэкологические остатки и древние материалы, была организована в Институте археологии еще в 1967 году. Однако во многих областях археологи не могут ограничиться использованием уже знакомых аналитических методов, поэтому мы ищем партнеров, которые лучше вооружены технологически и лучше представляют себе возможности современного оборудования. Для нас такой партнер — НИЦ «Курчатовский институт». Так, специалисты Института разработали специальную программу изучения терракотовой античной головы, найденной в 2017 году при спасательных раскопках под Крымским мостом, у мыса Ак-Бурун.
Источник: пресс-служба РНФ
В результате удалось установить, что скульптура была изготовлена в V веке до нашей эры. Изначально она была полихромной, то есть окрашенной разными красками, и, скорее всего, крепилась на корабле. Металл, который был использован для крепления, происходит из Лаврионских рудников — одного из наиболее крупных в эпоху античности месторождений серебра в Греции. Помимо изучения артефактов современными методами, есть и другая область, которая радикально обновляет наши знания о прошлом, — это стык археологии и палеогенетики. Сейчас Институт археологии является участником консорциума, ведущего изучение палеогенетики Восточноевропейской равнины. Головной организацией выступает «Сириус», в проекте также участвуют Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова и ФИЦ «Биотехнологии». Наша функция — предоставление материалов и их историческая интерпретация. Это первый большой проект, в котором извлечение ДНК из костных материалов, его секвенирование и анализ производятся в российских лабораториях.
— Насколько быстро и широко удается внедрять современные технологии в археологию? Отстаем ли мы от Запада?
В техническом плане наши лаборатории оснащены значительно хуже. Особенно острая проблема — АМS-датирование, без которого невозможно определение возраста памятников и находок. С другой стороны, российские команды весьма успешно используют цифровые технологии и ГИС для документирования археологических памятников. Тут мы, пожалуй, не отстаем.
Цифровые технологии в последние 10-15 лет принесли революционные изменения в науку и практику сохранения древностей. Они позволяют просто и с высокой точностью документировать то, что перестанет существовать после завершения полевых работ. Археология — разрушающая наука, она уничтожает объект своего изучения в процессе раскопок. До сих пор в архивах оставались рисунки, чертежи, схемы и снимки, сделанные на пленочные фотоаппараты. Но они далеко не в полной мере передают характер открытых объектов, например погребений или древних жилищ. Теперь все изменилось. Мы можем позволить себе сделать массу качественных изображений, необходимых для дальнейших исследований. Кроме того, их можно демонстрировать публике — отсюда, кстати, и общественный интерес к археологии.
— Если говорить об отечественной археологии: какое место она занимает в мире?
Отечественная археология отвечает за изучение громадной части Евразии. Огромное разнообразие культур, огромная хронологическая протяженность: возраст древнейших памятников палеолита, которые были открыты в Дагестане, составляет два миллиона лет. И поэтому сам объем и многообразие материала ставят перед российской археологией очень серьезные задачи, с которыми она всегда справлялась.
Лучшие специалисты по культурам Северной Евразии — это специалисты российских научных школ. По некоторым направлениям, таким как изучение палеолита или средневековых городов, мы находимся в числе мировых лидеров. В России не без участия профессионального археологического цеха установлены высокие требования к сохранению наследия. Объем спасательных раскопок в стране в последние годы увеличивается, проведение археологической экспертизы земельных участков перед строительством стало нормой. Эта практика пользуется уважением в мире, и тут мы вполне соответствуем общемировым стандартам.
— А какие подходы существуют к сохранению памятников?
Сохранение археологического наследия — это прежде всего физическое сохранение самих памятников, то есть отказ от современного строительства там, где стоят курганы и древние поселения. Проектирование современной инфраструктуры таким образом, чтобы она не разрушала древние объекты. Это, конечно же, оптимальное решение проблемы.
Но поскольку все-таки современная инфраструктура развивается, и строителей не всегда удается убедить отказаться от освоения тех или иных территорий, существует другой способ — спасательные раскопки с полным документированием всего того, что находится на территории древних памятников. Подобные работы ведутся сейчас в зоне строительства скоростной дороги «Москва — Казань». Исследователи собирают все артефакты (даже те, которые кажутся не очень интересными), составляют точные планы, скрупулезно документируют стратиграфию* культурного слоя. Каждое следующее поколение исследователей упрекает своих предшественников в том, что те проводили свои раскопки менее тщательно, чем того требуют интересы защиты наследия. Поэтому археология — это сохранение и самих памятников, и коллекций, и отчетной документации.
Вообще у археологии есть две глобальные задачи, которые никогда не могут быть сняты с повестки. Первая — создание более достоверной, подробной картины прошлого. И здесь мы не можем закрыть вопрос окончательно. Каждое новое поколение хотело бы получить более точную и достоверную картину развития скифской культуры, средневековой Руси, Золотой Орды, палеолита. Археологические источники дополняются новыми данными, старые материалы получают более точные интерпретации. Это вечный процесс.
Вторая задача — это поиски стратегических решений, связанных с сохранением археологического наследия. Как должно себя вести современное общество, чтобы хотя бы часть древностей оставалась с нами? Российские археологи во все эпохи были борцами за сохранение наследия и генераторами конструктивных идей в этой области.
Источники: Николай Макаров / ИА РАН
Надо помнить, что инициаторами создания больших археологических музеев — будь то Херсонес, Царский курган в Керчи или Фанагория — всегда были ученые. Это зона нашей ответственности.
— При поддержке РНФ вы реализовывали проект, посвященный созданию географо-информационной системы «Археологические памятники России» (ГИС АПР). Какое развитие получил проект после окончания финансирования?
Создание археологических карт — это традиционная задача для нашей науки и крайне трудная с учетом размеров нашей страны. Все прошлые попытки мыслились как изучение отдельных регионов и соединение территориальных блоков, для которых карты делались разными исследователями в разное время.
В 2014 году мы предложили составить эту карту на принципиально иной основе, вводя в информационную систему короткие описания памятников и опираясь на точные координаты, которые записаны в ГИС. За три года нам удалось создать карту, включающую 25 тысяч записей. Из них 15 тысяч — это записи об археологических памятниках. Остальные касаются обследования тех территорий, на которых ничего не выявлено. Материалы были взяты из полевых отчетов, которые ежегодно поступают в наши архивы от всех исследователей, ведущих раскопки и разведки на всей территории нашей страны. Мы представили общую картину размещения археологических памятников на огромной территории от Калининграда до Чукотки.
Источник: пресс-служба РНФ
Сегодня работа над картой продолжается. Количество памятников, данные о которых введены в информационную систему, достигло 43 тысяч. Карта находится в открытом доступе — в тех форматах, которые позволяют защитить памятники от несанкционированных раскопок. Она полезна и специалистам, и тем, кто просто интересуется историей. Конечно, пока это еще по-прежнему меньшая часть тех памятников, которая известна науке. Но вполне репрезентативная для понимания России как археологического пространства.
Ежегодно исследователи ведут полевые работы на 3-4 тысячах памятников. Важно, чтобы все они были учтены в единой информационной системе. Подобные карты созданы во многих странах, например в Великобритании, Польше, Швеции, но их территории по размерам значительно уступают нашей, поэтому и работы у нас больше. Грант РНФ дал возможность сформировать принципиальные подходы к составлению карты, которые дальше уже могут использоваться при расширении базы данных и самой электронной карты.
— Как ученый, как вы оцениваете роль РНФ в финансировании науки?
— Грантовая поддержка остается важнейшим двигателем развития науки. Она стимулирует инициативу, обновление исследовательской повестки, постановку новых задач. РНФ предъявляет соискателям жесткие требования, но дает полновесную поддержку, возможность реализовать проекты различного масштаба без поиска дополнительных средств. Без конкурсов РНФ сегодня трудно представить перспективы науки в нашей стране
